Митрополит Антоний (Блум): О посте

Многие из нас воспринимают пост если не как жертву, которой требует от нас Бог, то как подвиг, требующий самоотдачи и терпения.

В чем-то этот подход верен. Но ограничивающийся только таким сознанием человек лишает себя, может быть, самого главного: радости Великого поста. Об этом много говорил митрополит Сурожский Антоний, называя пост временем радости. «Это время возвращения домой, время, когда мы можем ожить. Это время, когда мы отряхиваем с себя все, что в нас обветшало и омертвело, для того чтобы обрести способность жить, – жить со всем простором, со всей глубиной и интенсивностью, к

которым мы призваны. Пока нам недоступен, непонятен этот момент радости, у нас будет получаться чудовищная и кощунственная пародия; мы, будто бы во имя Божие, превратим жизнь в сплошное мучение для самих себя и для тех, кому придется расплачиваться за наши бесплодные потуги стать святыми».

Конечно, пост требует напряжения духовных сил, борьбы с собой. Но ведь и Царствие Божие «усилием берется». И, тем не менее, о радостном ожидании Дня Господня владыка напоминает как об очень характерной для христиан ранних времен черте.

«Мы должны вернуться к такому состоянию, которого обычно не можем вызвать даже из своих глубин, настолько оно нам чуждо, – состоянию радостного ожидания Дня Господня, хотя мы знаем, что этот День будет днем Суда. Поразительно слышать в церкви, что мы провозглашаем Евангелие, благовестие о Суде, и провозглашаем, что

День Господень – не страх, а надежда, и вместе с Духом Святым Церковь может сказать: гряди, Господи, и гряди скоро!»

 Сравнение поста с Судом Божиим не случайно. В известном смысле без суда над собой пост не становится для нас спасительным. Простое воздержание от пищи не переворачивает душу, заставляя ее быть лучше, а иногда бросает в бездну раздражительности, осуждения, уныния. Бог, щадя нас, не дает нам даже зрения грехов, пока мы не придем в меру христианского совершенства, зависящего от нашей

готовности принять Его свет в нашу душу, только тогда мы можем увидеть, что в ней дурно и что правильно. В связи с этим владыка напоминает о мысли святого праведного Иоанна Кронштадтского о том, что Бог не дает нам видеть всю нашу греховность, пока не обнаружит в нас достаточно веры и надежды, чтобы мы не были сломлены этим ужасным зрелищем.

Открывая в себе грехи, все темное, что в нас гнездится, «мы все больше понимаем себя в свете Божием, то есть в свете Божиего суда; это означает две вещи: это означает, конечно, что мы с горечью открываем собственное уродство, но также и то, что мы можем радоваться, потому что Бог одарил нас Своим доверием. Он даровал нам новое знание нас самих такими, какие мы есть, какими он всегда видел нас и какими порой не позволял нам увидеть себя, потому что мы не вынесли бы этого видения правды. И здесь снова суд оборачивается радостью».

Первым шагом на постном пути владыка называет самопознание. До какой степени мы отделены от Бога, отпали от Него? «До какой степени расходятся мои сердце и ум? Направлена ли моя воля к единственной цели или беспрерывно колеблется? Насколько моими поступками руководят убеждения, и насколько они зависят от неуправляемых эмоций? Есть ли во мне цельность? И, с другой стороны, насколько я отделен от Бога и от моего ближнего?» Все это вопросы, на которые, по мнению владыки Антония, каждый должен ответить себе Великим постом. Безрелигиозное или прямо антихристианское сознание ставит в зависимость собственное благополучие от возможности не зависеть от других. Почитаемый великим философом Жан Поль Сартр как-то заметил: «Ад – это другие». Митрополит Антоний напоминает, что тот же философ в конце своего жизненного пути, пройдя через отвержение ближних, понял, что на этом пути правды нет. «Ад – это мы сами», – в конце концов решил Сартр. Ни то ни другое неверно. Подобное утверждение является признаком личной неуверенности, а также мерой недостатка в нас любви. Но и любовь может быть разной.

«Как дорого обходится наша любовь другим и как дешево нам самим; а ведь заповедь Христова гласит, что мы должны любить друг друга, как Он возлюбил нас. Он полюбил нас до отдачи Своей жизни, мы могли бы начать с гораздо меньшего, чем отдача жизни, – мы могли бы начать с той заповеди, которую Христос дает наиболее эгоистичным из нас: как хотите, чтобы с вами наступали люди, так поступайте и вы с ними».

 Даже на пути любви много опасностей. Слово это очень многозначно, и сегодня те, кто его употребляет по делу и без дела, имеют в виду зачастую совершенно разные вещи. В особенности владыка предостерегает от того, что вслед за Иоанном Златоустом называет «темной, бесовской стороной любви». Ведь часто любовь к кому-то оборачивается отвержением других людей. Это бывает либо потому, что в сердцах наших слишком тесно, чтобы в них уместилась любовь сразу ко многим, зачастую очень разным людям, или по еще более страшной причине: иногда мы считаем своим долгом из чувства преданности одним ненавидеть других, тех, кого они называют своими врагами. «Это не христианская любовь – и даже не человеческая любовь», – замечает владыка.

Еще раз возвращаясь к мысли митрополита Антония о том пути, которым надо пройти, прежде чем говорить о настоящей христианской любви, надо вспомнить и то, что он советовал тем из нас, кто находится только на пути к ней.

«…Вы хотите быть счастливыми – стремитесь к этому, но по справедливости. Уделите своему ближнему ровно столько, сколько требуете для себя. Вы хотите счастья – дайте равную долю счастья; вы хотите свободы – дайте другим ровно такую же меру свободы.

Вы хотите пищи – поделитесь пищей; вы хотите любви, бескорыстной и вдумчивой, – проявите бескорыстную и вдумчивую любовь».

В христианском понимании радость может заключаться не только в приятии всего доброго, что посылает нам Бог, но и трудностей, страхов, тревог, болезней, неизбежно встречающихся на нашем жизненном пути. Владыка напоминает, что через все испытания Бог непрестанно призывает нас, пытается открыть двери нашей внутренней кельи. Иногда мы протестуем против этого, не в силах понять пользы трудностей, посылаемых Богом.

«Его любовь, мудрая, дальновидная, порой может показаться нам безжалостной. Ангел хранитель Ермы говорит ему: “Не бойся, Ерма, не оставит тебя Господь, пока не сокрушит или сердце твое, или кости твои!” Мы редко осознаем Божию милость, когда она проявляется через болезнь, тяжелую утрату или оставленность, а вместе с тем как часто только таким путем Бог может положить конец внутренней и внешней суете, которая уносит нас, словно поток».

Конечно, пост нельзя себе представить без молитвы. Именно во время поста молитвенный подвиг либо усугубляется, либо сам пост проходит бесплодно и бессмысленно. Только в молитве мы учимся беседовать с Богом, прося у Него все потребное для себя, своей души, благодаря Его за благодеяния и каясь в согрешениях.

Во время поста церковные службы становятся длиннее, чем обычно, мы вновь и вновь повторяем слова молитв, составленных христианскими подвижниками, псалмы, библейские песни, и довольно часто перед современными людьми, особенно теми из них, кто недавно обратился, пришел в Церковь, встает вопрос: зачем молиться словами, написанными пусть даже и хорошо, но другими? Разве собственные слова не лучше выражают то, что у меня на сердце и на уме?

Владыка напоминает, что только выражения наших чувств недостаточно. «Мы стремимся не просто к лирическому выражению того, что мы есть, что узнали, чего желаем. Подобно тому, как мы учимся у великих музыкантов и художников пониманию музыкальной и художественной красоты, точно так же мы учимся духовной жизни у наставников, которые достигли того, к чему мы стремимся, которые действительно стали живыми и подлинными членами тела Христова».

Чем же должен закончиться для каждого из нас пост? Прочитав изложенное, вряд ли найдутся люди, которые ответят на этот вопрос просто: пост должен закончиться разговением. Хотя на самом деле кое для кого радость изобильного стола на Пасху и является наиболее ощутимым результатом и плодом «постной диеты» (постом это трудно назвать). Плохо, если так.

«К концу нашего путешествия мы должны стать способными настолько забыть себя, что мы сможем обрести превосходящее нас видение; оно-то и есть путь к полному доверию, которое единственно и может подвести нас к истинному обращению, повороту к Богу, к началу новых личных взаимоотношений с Ним, к возвращению домой».