В послереволюционные годы братия Троице-Сергиевой Лавры понимала, что в эпоху грядущих на Церковь гонений монастырь не избежит закрытия и, подобно многим обителям Русской Православной Церкви, подвергнется разграблению и опустошению.
Чтобы как-то сохранить лаврские святыни, в Сергиевом Посаде на преданных Церкви прихожан было приобретено несколько частных домов, которые становились, по сути, подворьями Лавры и предназначались для хранения лаврских святынь и пребывания изгнанной из обители братии.
Одной из таких близких к Лавре прихожанок была тетка моей мамы, постриженица Переславльского Феодоровского женского монастыря монахиня Евфросиния (Баранова) (1892–1974). В детстве она с двумя своими братьями Василием и Алексеем осиротела, их мать Марфа (урожденная Богословская) умерла 39 лет в родах. Рожденный ею младенец Евдокия, по-видимому от отсутствия материнского ухода, вскоре заболел и также преставился.
Их отец, Феодор (ему тогда тоже было 39 лет), дал клятву, что больше не будет вступать в брак, очень горевал и всю жизнь прожил вдовцом. Осиротевших детей воспитывала бабушка Елена, которая была очень набожной и строгой. Жили дети в деревне Дивово, находившейся «через поле» от знаменитой Зосимовой пустыни, что недалеко от станции Арсаки. Исповедоваться все трое ходили к известному своей подвижнической жизнью старцу Алексию, который оставался их духовником до своей смерти.
Духовная связь старца Алексия с моим дедом Алексеем сохранялась и после смерти подвижника. Алексею, когда тот в 1982 году доживал последние дни своей земной жизни, старец Алексий и преподобный Герасим Врачебник явились во сне и сообщили, что он помрет в один из грядущих воскресных дней. Дед объявил об этом всем домочадцам; прожив еще несколько недель, он в воскресенье отошел ко Господу.
Титульный лист альбома с акварелями игумена Ипполита. Под изображением Голгофы была надпись: «Пишу не для славы, а для забавы. Игумен Ипполит» Титульный лист альбома с акварелями игумена Ипполита. Под изображением Голгофы была надпись: «Пишу не для славы, а для забавы. Игумен Ипполит»
Когда Фросе, будущей монахине Евфросинии, исполнилось 17 лет, с ней случилось несчастье. Она ходила за лошадью и боронила поле. На ногах были лапти, которые прорвались и сильно натерли ногу. Вскоре выяснилось, что в открытую рану в ногу вошел волосатик. Он стал разрушать кости. К сельской работе хромая Фрося оказалась не пригодна. Ей посоветовали переселиться в Сергиев Посад и устроиться работать на одну из городских фабрик.
Здесь Фрося стала часто ходить в Лавру. Однажды – по ее словам, это было в 1910 году, – придя в Троицкий собор, она, приложившись к мощам Преподобного, стояла в уголке и молилась. Вдруг к ней подошел тогда еще не знакомый ей архимандрит Аристоклий, ныне прославленный в лике святых московский старец, наклонился и тихо на ухо сказал: «Чадушка, хочешь, я тебя исцелю?» На это Фрося ответила: «Пусть будет надо мной воля Божия. Главное – хочу спасения». Архимандрит Аристоклий все последние годы своей жизни был ее духовником.
За два-три года до смерти он благословил Фросю на монашеский постриг и предложил вступить в сестричество Переславльского Феодоровского женского монастыря. При постриге менять ей имя не стали, но сохранили прежнее, назвав в честь преподобной Евфросинии, великой княгини Московской, супруги благоверного князя Димитрия Донского.
Прожив в монастыре около шести лет, монахиня Евфросиния оказалась на улице, так как ее обитель – Феодоровский монастырь – закрыли. Ей, как не достигшей преклонного возраста, необходимо было либо зарегистрироваться в Переславле как безработной, либо вернуться в свою деревню Дивово, куда она формально и отправилась. Монахинь выгнали, а здания захватили для нужд народного хозяйства. Часть монахинь во главе с игуменьей Олимпиадой перебралась в центр города в сторожку храма святителя Московского Петра, где они и доживали свой век. Похоронены эти изгнанницы все в одном месте, возле храма села Троицкая слобода. Там сбоку от церкви до недавнего времени находились могилы: игуменьи Олимпиады, (она после разгона монастыря отбыла срок в ссылке, а когда освободилась, нашла своих сестер), схиигуменьи Максимиллы, игуменьи Евгении и игуменьи Таисии.
Из деревни Дивово монахиня Евфросиния опять вернулась в Сергиев Посад, называемый теперь Загорском. К этому времени ее духовник архимандрит Аристоклий уже умер, и она стала окормляться у духовника Московской академии игумена Ипполита (Яковлева). Последний посоветовал ей прописаться в Загорске и купить дом. Лавра формально считалась уже закрытой, но богослужения еще шли и сохранялись лаврские скиты Черниговский и Гефсиманский. От Лавры для покупки дома ей даже добавили определенную сумму денег. Обитель, таким образом, приобрела себе надежного и преданного владельца недвижимости по адресу: улица Кирова (бывшая Дмитровская), дом 76. Поселились в нем две бывшие насельницы закрытого в Переславле Феодоровского монастыря: монахиня Евфросиния и инокиня Пелагия. Дом был пятистенком, жили они в двух кельях; в доме был еще зал и терраса.
Как только нависла угроза окончательного закрытия Лавры, братия перевезла в дом к монахиням выносимый на Воздвижение деревянный крест с изображением Распятого Христа (сейчас он находится в лаврской надвратной Предтеченской церкви), а также большой образ Божией Матери «Достойно есть», который привез со святой Афонской Горы архимандрит Аристоклий.
Другую икону отца Аристоклия – «Скоропослушница», – также привезенную с Афона, братия передала в дом преданной Лавре христианке Марии Михайловне Желудковой, жившей около вокзала, на Вознесенской улице. Сейчас этот образ находится в Никольском храме города Пушкина, куда передал его ее внук Константин Желудков.
По рассказам монахини Евфросинии, когда Лавру закрывали, последним ее покинул схиархимандрит Зосима, духовник братии. Его могила находится в Москве на Немецком кладбище и в безбожные годы была очень почитаема.
В эти тяжелые годы дом-подворье стал часто навещать духовник монахини Евфросинии – насельник лаврского Черниговского скита игумен Ипполит. Он любил заниматься живописью, работал в стиле академического реализма и, по-видимому, был связан с лаврской художественно-иконописной мастерской. Он даже устроил у монахинь своего рода мастерскую: поставил мольберт и писал различные картины на духовные темы. Кроме того, он перенес в дом около 10 живописных полотен разных мастеров, хранившихся до этого в его скиту. Часто навещая монахинь, отец Ипполит постепенно создал целый альбом пейзажей, выполненных в сложной технике акварели, гуаши с доработкой пером и тушью. На титульном листе этого альбома пером было сделано изображение Голгофы, а под ним славянской вязью – надпись: «Пишу не для славы, а для забавы. Игумен Ипполит».
Стали закрывать скиты. В эти годы отец Ипполит неоднократно предупреждал монахинь об опасности, которая угрожает верующим, особенно духовенству, со стороны безбожных властей. Сам он с несколькими монастырскими братиями позднее переселился в дом Сычёва – в такой же, как и у монахини Евфросинии, частный дом в Загорске.
Однажды вечером 1937 года отец Ипполит появился в доме у монахинь с большим рулоном в руках
Чудотворную Черниговскую икону Божией Матери после закрытия скита отец Ипполит передал в Москву, в церковь преподобного Сергия Радонежского. Однако перед самой своей смертью он сообщил монахине Евфросинии, что эта церковь скоро будет закрыта. И однажды вечером 1937 года появился в доме у монахинь с большим рулоном, покрытым цветной материей. В рулоне, как он пояснил, была свернутая икона Черниговского скита – Черниговская Пресвятая Богородица, – выполненная на холсте масляными красками с позолотой. Отец Ипполит просил монахиню Евфросинию тайно хранить ее до урочного времени, и если она доживет до лучших лет, то вернуть в Черниговский скит.
После закрытия Лавры знающие люди приходили на улицу Кирова, 76, где тайно совершались Божественные Литургии. Для этого был освобожден зал дома, а упомянутыми принесенными иконами образовали импровизированный иконостас. Служили изгнанные из монастыря иеромонахи или проезжающие через Загорск надежные священники. После войны в дом к монахине Евфросинии несколько раз приезжал работавший в Патриархии архимандрит Иеремия (Лебедев), который всякий раз служил перед Черниговской иконой молебен.
Когда у брата монахини Евфросинии Алексея выросла дочь Валентина, моя будущая мама, она переехала в Загорск и была прописана в доме своей тетки. По ее рассказам, в юности она спала прямо под Черниговским образом Божией Матери: он был прибит к стене, у которой стояла ее кровать. Черниговский скит был закрыт, Лавра хотя и начала свое духовное возрождение, но еще в основном стояла в руинах.
В 1953 году состоялась свадьба моих родителей – Валентины и Владимира Недосекина, тогда студента Московской духовной семинарии (позже протоиерея и отца шестерых детей). Отец был из Ярославской епархии и не захотел прописываться в лаврском доме; после окончания учебы он уехал с женой в Ярославль.
Он получил приход в Переславле и, часто навещая Лавру, останавливался в доме тетки своей жены. К тому времени этот дом совершенно обветшал. Надо думать, что и ко времени его покупки монахиней Евфросинией он уже был далеко не новым. Отец принял решение поставить новый дом. Но ему было жаль сносить старый, связанный с Лаврой и его святынями. Он раскатал его и переставил вглубь двора, а на его место привез из Нагорья новый сруб, который и стал нашим домом. Монахиня Евфросиния, уже в весьма преклонных летах, переписала вновь построенную избу на племянницу – отец отказался быть его владельцем.
В эти годы вышла даже пасквильная статья в местной газете «Вперед», где говорилось, что «попы-мироеды» настолько обогатились, что на одном участке ставят «две виллы». «Дом этот давно пользуется у советской власти дурной славой, так как связан с церковниками и распространением ими религиозного мракобесия». Наступали годы хрущевских гонений на Церковь…
Из дома вынесли всё, вплоть до одежды и обуви, – но икон на стенах не тронули.
Позднее нежелание моего отца прописываться в Загорске «спасло дом» от конфискации его социалистическим государством. В те годы на духовенство обрушилась новая беда – опись имущества. Отца, как и многих приходских священников, «описали». Ему выставили совершенно невообразимый счет, пугая при этом, что раньше таких, как он, вообще расстреливали. Платить отцу было нечем, и из Ярославской области в город Загорск приехала комиссия, которая нашла, что для погашения отцовского долга «стоимости дома достаточно». К нам на Кировскую улицу заявились восемь человек. Нашу семью попросили очистить дом. А когда разобрались, что дом принадлежит не «попу», а его жене, то вынесли из него всё, вплоть до одежды и обуви, оставив дом совершенно пустым, даже без кастрюль, ложек и тарелок, – но при этом не тронули икон на стенах. Предметы культа тогда товарищей еще не интересовали.
В эти годы отец принял решение вернуть иконы в Лавру. Братия, пришедшая в обитель после ее открытия, ничего не знала о хранившихся по посадским домам святынях. Отец рассказал о находящихся в его доме иконах своему другу, лаврскому иконописцу отцу Николаю, будущему архимандриту. Тот передал всё наместнику. Был подготовлен транспорт, который и перевез иконы в монастырь. В частности, была возвращена привезенная архимандритом Аристоклием с Афона икона Божией Матери «Достойно есть». Ее сейчас можно видеть стоящей в кивоте у правой стены в Трапезном храме между иконостасом и хором, рядом с иконой святителя Николая. К другой иконе отца Аристоклия – «Скоропослушнице», – находящейся в доме на улице Вознесенской, знавшая лаврская братия ходила, чтобы прочитать акафист или отслужить молебен, вплоть до начала 1990-х годов. Потом эта икона была передана в храм города Пушкина.
Когда вывозили иконы, монахиня Евфросиния не отдала образ Черниговской Божией Матери, сказав отцу: «Вот когда откроют Черниговский скит, тогда и вернешь ее. Мне отец Ипполит завещал отдать ее в старое место». Так Черниговская икона и оставалась висеть прибитой гвоздями к стене над кроватью в келье монахини Евфросинии вплоть до ее смерти. Когда же она умерла 27 мая 1974 года, пришли из Лавры монахини, чтобы облачить ее; одна из них, работавшая в Лавре, – Анна Павловна (монахиня Исидора была бухгалтером в академии) – сняла икону с гвоздей и забрала с собой. Историю этого образа она знала.
Много лет я надеялся увидеть эту икону, особенно когда стали открывать лаврские скиты. В доме время от времени говорилось, всегда с сожалением, о пропаже Черниговского образа. За эти годы я видел много подобных икон, написанных также на холсте, копий или реплик: в России, на Украине, даже на Афонской горе. Однако той, с характерной дырой-ожогом на правой розетке с именем ИХ ХС, хранившейся в нашем доме, я не встречал. Родители стали считать ее пропавшей. Когда маму спрашивала братия из Черниговского скита, где икона, она рассказывала ее историю – всё то, что я поведал выше, – до времени смерти своей тетки. Далее никто ничего не знал.
9 августа 2013 года, на память святого великомученика Пантелеимона, после служения Божественной Литургии в Трапезном храме Лавры, я был приглашен в реставрационные мастерские Троице-Сергиевой обители. Каково же было мое изумление, когда среди прочих икон, хранящихся в запасниках мастерской, я увидел «наш» Черниговский образ. Он был уже на натянутом дублирующем холсте и с небольшими очень неудачными тонировками – «поновлениями». Однако у меня не было сомнений, что это «наш» образ. В свое время я часто разглядывал его. Порез-прожог на правой розетке… Утраты справа по краю рамы на уровне хартии в руках Спасителя и рваный низ холста под рукой Богоматери. Еще тогда, в 1970-е годы, образ был сильно пересушен и сыпался. Последующее его сворачивание в рулон только увеличило утраты красочного слоя. Лик Богоматери слева от зрителя был сохранен только наполовину (теперь он осыпался еще более). Характерным признаком было и то, что корона над головой Богоматери была протерта до самого холста.
Черниговский образ Божией Матери, переданный духовником Московской духовной академии игуменом Ипполитом (Яковлевым) монахине Евфросинии (Барановой) и хранившийся у нее с 1937 по 1974 г. Черниговский образ Божией Матери, переданный духовником Московской духовной академии игуменом Ипполитом (Яковлевым) монахине Евфросинии (Барановой) и хранившийся у нее с 1937 по 1974 г.
После моих расспросов, как икона попала в мастерские, мне удалось выяснить, что она была доставлена туда довольно давно. Ее принесли на реставрацию и почему-то забыли. Человек, который принес икону, не мог ничего знать о ее истории, так как всего не знала и взявшая образ у монахини Евфросинии Анна Павловна.
Я догадываюсь, как икона оказалась в мастерских. По-видимому, после кончины бухгалтера Московской духовной академии Анны Павловны (монахини Исидоры) кто-то из близких ей людей отдал найденную у нее икону в Лавру.
Сейчас икона очень повреждена, сохранилось около 75 процентов красочного слоя. Но, безусловно, это она. Как только взглянула на икону моя мама – сразу узнала ее. Этот образ сопутствовал ей в жизни в течение 30 лет. Слава Богу, обрелась святыня лаврского скита. Та самая Черниговская икона Божией Матери, данная почти 100 лет назад, в безбожное лихолетье ушедшего века, игуменом Ипполитом на сохранение тетке моей матери монахине Евфросинии (Барановой).
Протоиерей Павел Недосекин
